Когда назревшие и перезревшие преобразования в обществе (архаичном, устаревшем, ресурсно «изношенном» обществе, заметим!) не одно десятилетие снова и снова откладываются в долгий ящик — или же становятся объектом демагогичной болтовни, дешевого пустого звона, когда «верхи» непрерывно говорят о «реформах», которых и близко нет, то тогда неизбежным становится масштабный социальный взрыв.
Именно так случилось в 1917 году в империи Романовых. Помнят ли об этих предостережениях те в Украине, кому общество временно (!) – до будущих выборов – делегировало власть?
«Приказываю немедленно, в кратчайший срок прекратить беспорядок в столице». Эта телеграмма императора Николая ІІ, адресованная командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову и датированная 26 февраля 1917 года (уже буквально на следующий день победа революции стала безусловным фактом), — одно из наиболее ярких свидетельств слепоты последнего «помазанника Божьего» Российской империи, который даже на пороге полного краха режима совсем не понимал, что, собственно, происходит…
Впрочем, это характерная черта всех больших революций: на пороге мощных социальных катаклизмов власть имущие теряют чувство реальности и не могут дать честный ответ, хотя бы самим себе, на вопрос о причинах, сущности и ходе грозных катаклизмов, свидетелями которых они невольно становятся. Когда Людовику ХVI доложили, что восставший народ взял Бастилию, он возмущенно воскликнул: «Это же бунт, господа!» Герцог Лувен, который стоял рядом с королем, тихо ответил: «Нет, это революция, ваше Превосходительство».
Известны слова Отто фон Бисмарка о том, что каждую революцию задумывают и проектируют романтики, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами циничные негодяи. Страшный опыт ХХ века, прежде всего русской и украинской революции 1917 года, лишь подтверждает правильность этой мысли. Можно немного уточнить взгляд «железного канцлера»: революция — это продукт Идеи (которая имеет, несомненно, объективные корни в обществе), идеи неминуемо иллюзорной, миражной (но люди, миллионы людей, чувствуют, что эта идея становится смыслом их жизни, целого их существования, они попадают во внутреннюю зависимость от идеи, худшей, чем наркотическая зависимость, и уже не видят, что иллюзорная идея требует отныне «подкармливать» себя. Кровью). Кровавый Молох гипнотической идеи — вот формула, которая неплохо объясняет внутреннее содержание революционной трагедии 1917 года.
Мы в настоящий момент должны, обязаны честно и беспристрастно анализировать жестокие уроки тогдашних революций в Украине и России (невзирая на самую тесную взаимосвязь это, как представляется, все же такие два разных исторических процесса, каждый со своей спецификой). Не из-за круглой «столетней» даты. А потому, что история имеет коварную ржавчину: она повторяется, иногда совсем неожиданно, повторяется не во внешних аспектах, а в сущностных вещах.
Действительно, и убедительнее, и ярче революционной бури 1917 года доказывает простую, но, кажется, абсолютно недосягаемую пониманию и тогдашних, и сегодняшних элит истину: когда назревшие и перезревшие преобразования в обществе (архаичном, устаревшем, ресурсно «изношенном» обществе, заметим!) не одно десятилетие снова и снова откладываются в долгий ящик — или же становятся объектом демагогичной болтовни, дешевого пустого звона, когда «верхи» непрерывно говорят о «реформах», которых и близко нет, то тогда неизбежным становится масштабный социальный взрыв.
Именно так случилось в 1917 году в империи Романовых, и этот взрыв (невзирая на дифирамбы, которые ей поют сейчас российские неомонархисты и шовинисты) явно показал несовременность, отсталость и национальную несправедливость в этом государственном образовании относительно Украины в первую очередь. Вот это, а не «коварство врагов России» или «немецкие деньги» определило ход событий.
Что больше всего поражает, когда думаешь о предостережении тех двух больших революций? На начальном их этапе: опьяняющая радость «народа-победителя», который кажется еще единым, неделимым целым (конец февраля — март 1917-го, если брать по старому стилю), уверенность в том, что «деспотический царский режим пал навсегда и никогда уже не сможет возродиться» (в Украине — уверенность, в начале событий, что теперь наш народ имеет все возможности получить национальную свободу, не отделяясь от свободной федеральной России, которая уже появляется»; еще одна иллюзия, вера в которую стоила нашему народу сотен тысяч жертв). Дальше ситуация меняется: «революционная весна» заканчивается (в Украине символом этой весны стало создание Центральной Рады, которую возглавил Михаил Грушевский, только что вернувшийся в Киев), освобождение «политических узников», в том числе большевиков, в частности и Сталина среди них, понемногу перестает быть в центре внимания революционной общественности.
Зато все больше дает о себе знать столкновение с жестокой реальностью (развал экономики; катастрофические неудачи в войне — между прочим, мировой! — с которой правительство, как будто себе на беду названное Временным, не знало, что делать: победить не судилось, фронт постепенно разрушается, но и выйти из войны невозможно: есть обязательства перед союзниками).
Добавим к этому хроническую — и фатальную — нерешенность критически важного и для Украины, и для России вопроса: аграрного. И мы сможем сформировать представление о том, какое количество «взрывного материала» было накоплено в постреволюционные месяцы 1917-го. И это притом, что не решенным оставался фундаментальный вопрос государственно-правового уклада бывшей развалившейся империи и политического самоопределения народов, в том числе украинского.
Вот такой Монблан опаснейших проблем… А в Россию возвращается Ленин, выступает с «Апрельскими тезисами» и указывает озлобленному и разочарованному народу «самый легкий» путь выхода из ситуации, которая уже начинала критически обостряться из-за явно невыполненных обещаний новой власти. На самом деле это был, по сути дела, план контрреволюции, тщательно закамуфлированной красными флагами, контрреволюции, которая вскоре, в октябре 1917-го, забрала у народа и политические свободы, и обещанную землю («Декрет о Земле» помните?), а вместо задекларированного Мира сделала все, чтобы сознательно разжечь гражданскую войну, и развязала «гибридную интервенцию» на просторах, колонизованных бывшей империей (самый яркий пример — Украина, которая была очень слабо подготовлена к этому, находясь в плену иллюзий, присущих, в частности, Центральной Раде о «социалистическом характере» большевистского режима).
Вот с этого момента, со дня возвращения Ленина в революционный Петроград, 3 апреля 1917 года, развитие событий стало ужасающе напоминать неуправляемую ядерную реакцию, которая начинает быстро выходить из-под любого контроля. Причем вождь большевиков, будучи поистине гениальным тактиком (не хотелось бы употреблять слово «популистом», слишком часто употребляемое отечественными и зарубежными провластными экспертами), абсолютно сознательно делал свою ставку на максимальную и стремительную радикализацию общества. Это, и только это, позволило бы ему реализовать свои политические планы.
Гениальность — без преувеличения — Ленина как тактика (не стратега: здесь он придерживался простого принципа: нужно ввязаться в бой, а потом уже будет видно) заключалась в том, что он, как никто, прекрасно знал, что именно хотят от него услышать «массы» (любимое ленинское словцо!), которые неуклонно радикализировались, чувствуя, что революция не осуществила обещанную программу — ни земли, ни хлеба, ни мира, лишь свобода (Ленин признавал, что Россия с февраля по октябрь 1917-го была самой свободной страной в мире…) — но зачем эта свобода, когда нет мира, хлеба и земли?
К тому же Ленин выдвинул привлекательную для широких масс концепцию «государства-коммуны», которая якобы гарантирует народу освобождение от эксплуатации, истинную свободу и национальную справедливость (и в Украине, невзирая на исторический факт большевистской «гибридной агрессии», тоже нашлись сторонники «государства-коммуны», что имело катастрофические последствия). Плюс готовый инструмент захвата власти — Советы; контроль над ними, как точно рассчитал Ленин, это ключ к победе. Контроль был получен. А Учредительное собрание, об «уважении» к которому постоянно заявлял вождь большевиков, он просто разогнал. Ленин, как и другие тоталитарные лидеры ХХ века, после него свирепо ненавидел парламентаризм и либерализм.
Оппонентами большевиков в России были Временное правительство Львова — Керенского и политически близорукая и распыленная российская демократия, которая не в меньшей степени, чем Ленин, несет ответственность за все произошедшее. Оппонентами большевиков в Украине была в 1917 году разъединенная и неконсолидированная украинская национал-демократия (эти два ее недостатка и определили в значительной степени дальнейшую судьбу нашей революции), которая постоянно маневрировала между, условно говоря, двумя флангами, между Михновским и Пятаковым, а к тому же и между национализмом и демократизмом (очень современная ситуация выбора!) с известным, в конечном итоге, результатом…
Состояние дел не изменило даже огромный авторитет великого украинского историка Михаила Сергеевича Грушевского, который, ссылаясь на страшные примеры из прошлого, не уставал призывать тогдашнюю нашу элиту к единению и прекращению пагубных дрязг.
Контрреволюционный разворот октября 1917-го, который перечеркнул все полученные перед этим свободы (можно ли употребить здесь несколько угловатый термин «контрреволюционная революция»?). По крайней мере, это был не просто «переворот» действительно, это было одно из наибольших событий ХХ века — и советская пропаганда была права здесь.
Родилось невиданное в мире государство во главе с «Пугачевым с университетским дипломом и званием потомственного дворянина» (так Ленина назвал Марк Алданов, блестящий автор исторических романов и наш земляк — киевлянин), потом, закономерно — во главе с «кремлевским горцем». Начался небывалый масштабный, увлекательный и страшный эксперимент по построению «светлого будущего», который глубочайшим образом повлиял на судьбу целого человечества — прежде всего как грозное предостережение этому человечеству.
Помнят ли об этих предостережениях те в Украине, кому общество временно (!) — до будущих выборов — делегировало власть? Причем речь идет не только о том, что цифра «17» опять на горизонте. Речь идет о жизненно важных вещах.
—
Игорь Сюндюков