Опередит ли Китай США?

Статья основана на книге авторов America Abroad: The United States’ Global Role in the 21st Century (Oxford University Press, 2016). Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 3, 2016 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Завершается ли 25-летний период главенства Соединенных Штатов как единственной мировой супердержавы? Многие отвечают утвердительно, считая, что Китай способен в ближайшем будущем догнать и даже перегнать Америку. По многим параметрам китайская экономика вот-вот станет крупнейшей в мире, и, даже несмотря на замедление, темпы ее роста по-прежнему опережают американские показатели за много лет. Китайская казна переполнена, и Пекин использует благосостояние, чтобы привлекать друзей, сдерживать врагов, модернизировать армию и подкреплять агрессивные территориальные претензии. Поэтому для многих вопрос заключается не в том, станет ли Китай супердержавой, а как скоро это произойдет.

Но этот ход мыслей можно считать желаемым или пугающим.

Однако экономический рост не трансформируется напрямую в военную мощь, как прежде, то есть сегодня растущим державам гораздо сложнее подняться, а признанным – упасть.

И КНР – единственная страна, способная стать ровней США, – из-за технологического отставания сталкивается с более серьезными вызовами, чем растущие державы в прошлом.

Пик американского экономического доминирования позади, но военное превосходство никуда не делось, как и сеть альянсов, охватывающая весь мир и составляющая основу либерального мирового порядка (если Вашингтон опрометчиво не решит отказаться от этого). Вместо того чтобы ожидать изменения баланса сил в международной политике, стоит начать привыкать к миру, в котором единственной супердержавой на ближайшие десятилетия останутся Соединенные Штаты.

Длительное господство поможет США предотвратить самую серьезную международную опасность – войну между крупными мировыми державами. Кроме того, у Вашингтона появятся возможности бороться с такими негосударственными угрозами, как терроризм, транснациональные вызовы, изменение климата. Однако одновременно это означает бремя лидерства и необходимость выбирать приоритеты, особенно учитывая сокращение финансовых ресурсов. Большая власть подразумевает большую ответственность, и, чтобы успешно справиться с ролью лидера, Вашингтону нужно проявить зрелость, которой так часто не хватает американской внешней политике.

Богатство наций

В прогнозах о будущем Китая много внимания уделяется острым внутренним проблемам, включая замедление экономики, загрязнение окружающей среды, распространение коррупции, рискованный финансовый рынок, отсутствие системы социальной защиты, старение населения и беспокойный средний класс.

Но настоящей ахиллесовой пятой является низкий по сравнению с США уровень технологического потенциала. В отличие от растущих держав прошлого,

КНР необходимо преодолеть значительно более серьезное технологическое отставание от лидирующего государства. Китай может контейнерами экспортировать высокотехнологичные товары, но в мире глобализированного производства это ничего не значит. Половина китайского экспорта приходится на так называемую «давальческую торговлю», т.е. компоненты сначала импортируются для сборки, а потом уже идут на экспорт. При этом основную часть экспорта обеспечивают не китайские компании, а корпорации из более развитых стран.

Реальные возможности Китая проясняются, если взглянуть на показатели технологического развития, которые лучше отражают, где находятся источники собственно знания.

Данные Всемирного банка по выплатам за использование интеллектуальной собственности показывают, что Соединенные Штаты со значительным отрывом лидируют по части происхождения инноваций, которые обеспечили им в 2013 г. доход в 128 млрд долларов – в четыре раза больше, чем Японии, занимающей второе место. Китай, массово импортирующий технологии, получил в 2013 г. менее 1 млрд долларов за использование своей интеллектуальной собственности. Еще один показатель технологического разрыва – количество так называемых «триадических патентов», т.е. зарегистрированных в США, Европе и Японии. В 2012 г. почти 14 тыс. таких патентов приходилось на Соединенные Штаты, на Китай – менее 2 тысяч. Показатель цитируемости статей по науке и технике – в 1% самых влиятельных изданий по данным Национального научного фонда (National Science Foundation) – демонстрирует аналогичную картину: на США приходится более половины статей, что в восемь раз превышает долю Китая. То же касается Нобелевских премий по физике, химии, медицине и физиологии. С 1990 г. 114 премий получили исследователи, работающие в Америке; в КНР отправились две награды.

Именно потому, что китайская экономика так не похожа на американскую, ВВП (а это основной показатель, заставляющий ожидать изменения баланса сил) не отражает реальный экономический разрыв. Во-первых, огромный ущерб, который Китай наносит сегодня экологии ради роста ВВП, со временем приведет к сокращению экономического потенциала из-за уменьшения продолжительности жизни, роста затрат на здравоохранение и борьбу с загрязнениями. Во-вторых, ВВП предназначен для определения состояния производственных экономик середины XX века, поэтому чем больше производство базируется на знаниях и становится более глобализированным, тем в меньшей степени ВВП отражает реальный размер экономики.

Новая статистика, разработанная ООН, позволяет предположить, насколько ВВП раздувает реальную мощь Китая. Индекс «инклюзивного богатства» представляет собой попытку экономистов наиболее системно оценить благосостояние стран. Как поясняется в докладе ООН, оцениваются активы в трех сферах: «(1) производственный капитал (дороги, здания, станки и оборудование); (2) человеческий капитал (навыки, образование, здравоохранение); (3) природный капитал (полезные ископаемые, экосистемы, атмосфера)». В сумме инклюзивное богатство США оценивается в 144 трлн долларов – в 4,5 раза выше, чем показатель Китая – 32 трлн долларов.

Реальный размер китайской экономики в сравнении с американской скорее всего находится где-то между цифрами ВВП и инклюзивного богатства, и последний показатель нуждается в таком же тщательном рассмотрении, как и ВВП. Проблема с последним заключается в том, что он оценивает поток (обычно стоимость товаров и услуг, произведенных за год), а инклюзивное богатство оценивает запас. Как отмечал The Economist, «оценивать экономику по ВВП – все равно что судить о компании по квартальной прибыли, не заглядывая в ее балансовый отчет». Поскольку инклюзивное богатство охватывает целый набор ресурсов, которые государство может привлечь для достижения стратегических целей, этот показатель более полезен, когда речь идет о геополитическом соперничестве.

Но как бы мы ни сравнивали размер американской и китайской экономики, очевидно, что Соединенные Штаты более способны конвертировать свои ресурсы в военную мощь. В прошлом растущие державы обладали технологическим потенциалом, сопоставимым со странами-лидерами. В конце XIX – начале XX века США стояли вровень с Великобританией в технологиях, а Германия в межвоенный период не уступала своим недавним соперникам, Советский Союз в начале холодной войны технологически не отставал от Соединенных Штатов. И когда эти государства поднимались экономически, они могли бросить серьезный военный вызов доминирующей державе. Относительное технологическое отставание Китая сегодня означает, что, даже если его экономика продолжит набирать обороты, догнать лидера в военном отношении и превратиться из крупного регионального игрока в глобального стратегического соперника будет непросто.

Входные барьеры

Технологические и экономические различия между Китаем и США не имели бы такого значения, если бы для обретения статуса супердержавы было достаточно иметь возможность применять силу в локальном масштабе.

Но Соединенные Штаты делает супердержавой способность действовать глобально, и планка очень высока.

Политолог Барри Розен говорит об «обладании всеобщим достоянием», подразумевая контроль над воздушным, космическим и морским пространством, а также необходимой инфраструктурой. Если оценить 14 категорий систем, обеспечивающих такую способность (от атомных ударных подлодок до спутников и транспортных самолетов), получится подавляющее превосходство США во всех сферах как результат многолетнего и многостороннего совершенствования. Китаю понадобится очень много времени, чтобы приблизиться к подобной мощи на одном из фронтов, не говоря уж об общем превосходстве.

Соединенные Штаты создали огромную научно-промышленную базу. Китай быстро наращивает технологические ресурсы, увеличивая расходы на НИОКР и число выпускников по научно-техническим специальностям. Но темпы, которыми можно преодолевать отставание, имеют пределы. Кроме того, на пути КНР стоят и другие препятствия – отсутствие эффективной защиты интеллектуальной собственности и нерациональные методы распределения капитала, которые будет чрезвычайно сложно преодолеть, учитывая закостенелую политическую систему. К тому же речь идет о преследовании движущейся цели. В 2012 г. США потратили 79 млрд долларов на военные НИОКР – почти в 13 раз больше, чем Китай, поэтому даже быстрого продвижения вперед недостаточно, чтобы сократить разрыв.

Соединенные Штаты десятилетиями совершенствовали системы вооружения, которые со временем становились только сложнее. В 1960-е гг. на разработку самолета требовалось около пяти лет, к 1990-м гг., когда количество компонентов резко возросло, нужно было уже 10 лет. Сегодня на разработку и строительство самого современного истребителя уходит 15–20 лет, создание военного спутника занимает еще больше времени. Поэтому даже если другой стране удастся создать научно-промышленную базу для разработки многочисленных типов оружия, которые обеспечивают США «владение общим достоянием», реально обладать ими она сможет не скоро. Даже китайские военные стратеги признают масштаб проблемы.

«Владение общим достоянием» подразумевает также способность следить за реализацией многочисленных гигантских военных проектов. Несмотря на разговоры о пороках военно-промышленного комплекса и «растратах, мошенничестве и злоупотреблениях» в Пентагоне, американские исследовательские лаборатории, подрядчики и чиновники за десятилетия приобрели необходимые навыки. Их китайским коллегам еще предстоит этому научиться. Такой опыт «обучения на практике» присущ организациям, а не отдельным людям. Его можно обрести только посредством демонстрации и прямого инструктажа, поэтому киберкражи и другие формы шпионажа не подойдут.

Китайская военная отрасль находится на ранней стадии развития. Как отмечает военный эксперт Ричард Битцингер и его коллеги, «помимо нескольких образцово-показательных направлений, таких как баллистические ракеты, военно-промышленный комплекс КНР не демонстрирует особых возможностей в разработке и производстве относительно современных систем обычного вооружения». Например, Китай, несмотря на вложенные ресурсы, так и не может наладить серийное производство мощных авиационных двигателей и продолжает использовать российские модели более низкого качества. В других сферах Пекин даже не пытается конкурировать. Возьмем подводные вооружения. Китай не обладает современным противолодочным оружием и не предпринимает особых усилий, чтобы улучшить ситуацию. И только сейчас страна стала производить ударные атомные подлодки, сопоставимые по уровню шума с американскими субмаринами, принятыми на вооружение в 1950-е годы. Но с тех пор Соединенные Штаты инвестировали сотни миллиардов долларов и потратили 60 лет на разработку современных подлодок класса Virginia, достигших абсолютной бесшумности.

Наконец, требуется совершенно определенный набор навыков и инфраструктура, чтобы применять это вооружение. Дело не только в сложности оружия, обычно оно должно использоваться скоординированно. Например, развертывание ударной авианосной группы – очень трудная задача: все корабли и самолеты должны действовать сообща в режиме реального времени. Даже системы, которые кажутся простыми, нуждаются в сложной сопутствующей архитектуре для эффективной работы. Так, беспилотники более эффективны при наличии хорошо подготовленного персонала, а также технологических и организационных возможностей быстро собирать, обрабатывать информацию и действовать на основе полученных данных. Создание необходимой инфраструктуры для «владения общим достоянием» займет длительное время. Выполнение этой задачи предполагает гибкость и делегирование полномочий, а централизованная и иерархическая структура китайских вооруженных сил для этого не подходит.

Сейчас все по-другому

В 1930-е гг. Япония избежала глубокой депрессии и превратилась в разбушевавшуюся военную машину, Германия, потерпевшая поражение в Первой мировой войне и разоруженная, трансформировалась в гиганта, способного завоевать Европу, а Советский Союз, восстановившись после войны и революции, стал мощной континентальной державой. В следующем десятилетии уже США оторвались от остальных участников военной гонки к статусу глобальной супердержавы, на пятки американцам наступал обладающий ядерным оружием Советский Союз. Сегодня мало кто всерьез ожидает новую мировую или еще одну холодную войну, но многие эксперты утверждают, что прошлый опыт показывает, насколько быстро страны становятся опасными, пытаясь выжать военные возможности из своей экономики.

То, что происходит сейчас, – не изменение баланса сил времен наших дедушек. Можно спорить о том, скоро ли Китай достигнет первой вехи на пути от великой державы к супердержаве – обладания необходимыми экономическими ресурсами. Но без обретения необходимых технологических возможностей сама по себе гигантская экономика не превратит КНР во вторую мировую супердержаву. После этого встанет задача трансформировать латентную силу в полномасштабную систему, необходимую для глобального проецирования силы, и научиться ею пользоваться. Каждый этап требует времени и связан с трудностями. Поэтому довольно длительное время Китай будет находиться где-то между великой державой и супердержавой. Можно назвать это «развивающейся потенциальной супердержавой»: благодаря экономическому росту КНР превзошла уровень просто великой державы, но предстоит долгий путь, прежде чем она обретет экономические и технологические возможности, чтобы стать супердержавой.

Стремление Китая к статусу супердержавы подрывает еще один фактор – слабая мотивация к необходимым жертвам. Своим огромным военным потенциалом Соединенные Штаты обязаны экзистенциальным императивам холодной войны. Страна никогда не справилась бы с таким бременем, если бы перед политиками не стояла необходимость уравновешивать Советский Союз, обладавший потенциалом для доминирования в Евразии (неудивительно, что спустя 25 лет после распада СССР именно Россия располагает вторым по величине военным потенциалом в мире). Сегодня на Китай не давит груз холодной войны, который позволил Соединенным Штатам инвестировать огромные средства в вооруженные силы. США – гораздо менее опасная супердержава, чем в свое время Советский Союз: Пекин может считать американскую внешнюю политику угрожающей, но она не вызывает страха, который мотивировал Вашингтон во время холодной войны.

Не в пользу Китая и тот факт, что у Соединенных Штатов нет стимулов отказаться от власти – из-за сети уже давно существующих альянсов. Список американских союзников напоминает справочник самых развитых экономик мира, и это снижает стоимость поддержания статуса США как супердержавы. В конце 1990-х гг. американские военные расходы находились на уровне 3% от ВВП, в следующие 10 лет из-за войны в Афганистане и Ираке они возросли почти до 5%, а сейчас вновь снизились до 3%. Вашингтону удается поддерживать глобальный военный потенциал при относительно небольших затратах отчасти благодаря базам на территории союзников и совместной разработке высокотехнологичного оружия. Единственный верный союзник Китая – Северная Корея, которая обычно приносит больше проблем, чем помощи.

Учитывая препятствия на пути КНР к статусу супердержавы и слабую мотивацию к их преодолению, будущее международной системы зависит от того, продолжат ли США нести уже не столь тяжкое бремя так называемой «глубокой вовлеченности» – охватывающей всю планету национальной стратегии, которой Вашингтон придерживается уже 70 лет. Если исключить некий переворот, который приведет к реальному отказу США от глобальной роли (мы не берем иногда звучащие нервные, политизированные обвинения, что американцы уже это сделали), то Вашингтон в ближайшие десятилетия сохранит удобную позицию, позволяющую поддерживать военный потенциал, альянсы и обязательства, которые обеспечивают безопасность в ключевых регионах, подстраховывают глобальную экономику и способствуют сотрудничеству по транснациональным проблемам.

Пользу от этой стратегии трудно разглядеть, особенно на фоне внешнеполитических злоключений США в последние годы. Такое фиаско, как вторжение в Ирак, остается напоминанием о сложности применения силы для внутриполитических изменений в других странах. Однако власть – это не только предотвращение неблагоприятного исхода, но и создание условий для благоприятного результата, и здесь Вашингтон справился гораздо лучше, чем полагают многие американцы.

Потому что для удовлетворенной державы, возглавляющей международную систему, более ценно обладать достаточной мощью, чтобы сдерживать или блокировать возмутителей спокойствия, чем иметь возможность улучшить свои позиции на периферии. Главной целью национальной стратегии США на протяжении десятилетий являлось недопущение развития более опасных условий в мире, и оценить успешность этих действий можно по отсутствию ситуаций, которыми так богата история: ключевые регионы дестабилизированы из-за сложных дилемм безопасности; разобщенные альянсы не могут сдерживать возмутителей спокойствия; быстрое распространение оружия; гонка вооружений между великими державами; переход к конкурирующим экономическим и военным блокам.

Если Вашингтон перестанет заниматься мировыми делами, многие из этих вызовов дадут о себе знать, а транснациональные угрозы станут еще более актуальными. Даже если угрозы не усугубятся, противодействие им невероятно осложнится, если Соединенным Штатам одновременно придется справляться с менее стабильным глобальным порядком. И сегодня США не всегда просто сплотить коалицию для противодействия транснациональным вызовам, но это будет еще труднее, если страна откажется от роли лидера и сосредоточится на своем огороде, как призывают многие эксперты, политики – и значительная часть общества.

Не вводить США в искушение

После распада СССР значительное превосходство Соединенных Штатов над другими странами сопровождалось риском нанесения травм самим себе, как произошло в Ираке. Но пошатнувшиеся экономические позиции могут оказать благотворное воздействие, заставив руководство страны сосредоточиться на основной задаче национальной стратегии, а не втягиваться в беспорядочные периферийные конфликты. Именно этой логикой руководствовался Барак Обама в своей внешней политике. Тем не менее мир – с прочным военным превосходством США и их снижающимся экономическим доминированием – по-прежнему будет испытывать способность Америки проявлять сдержанность в четырех аспектах.

Первое – искушение запугивать или эксплуатировать союзников ради собственной выгоды. Американские союзники зависят от Вашингтона, и только глупец не воспользовался возможностью требовать от них уступок – одобрить спорную политику США, воздержаться от действий, которые не поддерживают американцы, или согласиться на неравноправные условия взаимовыгодного соглашения (вспомните неоднократные заявления республиканского кандидата в президенты Дональда Трампа о том, что Америка постоянно проигрывает в сделках с иностранцами, в том числе с ключевыми союзниками, и его обещания вернуть стране способность побеждать). Но основы современного международного порядка предполагают, что, если его участники откажутся от стремления к относительному военному превосходству, присоединятся к разветвленной сети институтов и согласятся следовать общим правилам, Соединенные Штаты не смогут пользоваться своими преимуществами и извлекать выгоду из отношений с союзниками. Ожидать, что Вашингтон никогда не прибегнет к рычагам воздействия ради заключения более выгодного соглашения, было бы нереалистично. В разное время так поступали многие американские президенты, включая Джона Кеннеди, Рональда Рейгана, Джорджа Буша-младшего и Обаму. Но если Вашингтон будет слишком часто использовать свою власть ради собственной выгоды вместо того, чтобы защищать и продвигать систему в целом, это приведет к реальному риску размывания легитимности как американского лидерства, так и существующего порядка.

Второе – искушение отреагировать слишком остро, когда другие страны – в частности Китай – используют свой растущий экономический вес на мировой арене. Большинство держав, поднявшихся в прошлом, включая Германию, Японию и СССР, были сильнее скорее в военном отношении, чем экономически. Китай, напротив, в ближайшие десятилетия будет сильнее экономически. И это хорошо, потому что военные вызовы глобальному порядку очень быстро принимают неприглядную форму. Но это означает, что КНР все активнее будет бросать экономические вызовы, и реагировать на них нужно мудро. Усилия Китая скорее всего будут касаться небольших косметических изменений существующего порядка, которые важны для престижа Пекина, но не угрожают базовым нормам и принципам мироустройства. Вашингтону следует отвечать на это с достоинством и выдержкой, осознавая, что заплатить скромную цену за включение Китая в существующий порядок лучше, чем спровоцировать фундаментальный вызов всей структуре.

Недавняя перепалка из-за Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ) – прекрасный пример того, как не нужно себя вести. Китай предложил АБИИ в 2013 г. как средство укрепить свой статус и привлечь инвестиции в инфраструктуру Азии. Хотя критерии предоставления кредитов могут оказаться менее конструктивными, чем хотелось бы, проект вряд ли навредит региону или подорвет структуру глобальной экономики. Тем не менее Соединенные Штаты начали публичную дипломатическую кампанию, чтобы убедить союзников не участвовать в проекте. Те оставили недовольство США без внимания и с готовностью присоединились к АБИИ. Своим рефлекторным противодействием достаточно конструктивной инициативе Китая и участию в ней своих союзников Вашингтон создал ненужную борьбу с нулевой суммой, которая закончилась унизительным дипломатическим провалом. (Нежелание Конгресса одобрить Транстихоокеанское партнерство может привести к еще большему фиаско и вызовет серьезные вопросы у других стран по поводу глобального лидерства Соединенных Штатов.)

В-третьих, США будут постоянно сталкиваться с искушением, которое всегда сопровождает власть, – вмешиваться там, где не затронуты национальные интересы (или расширять определение национальных интересов, что приведет к выхолащиванию сути). Этот соблазн может существовать и в период борьбы супердержав – в годы холодной войны американцы увязли во Вьетнаме, а Советский Союз – в Афганистане. Очевидно, что такое желание существует и сегодня, когда у Соединенных Штатов нет равнозначных соперников. Обама пытался преодолеть искушение. Он стал объектом критики, возведя принцип «не совершать глупых поступков» до стратегической максимы. Но если «глупые поступки» угрожают способности США осуществлять свою национальную стратегию и поддерживать глобальное присутствие, возможно, он прав. Не хватает только вытекающего из этого совета «следить за мячом». На протяжении 70 лет такой принцип помогал Вашингтону выполнять свою основную миссию – поддерживать стабильность в ключевых регионах и обеспечивать работу глобальной экономики и мирового порядка в целом.

Наконец, не следует занимать чересчур агрессивную военную позицию, даже когда речь идет о ключевых интересах США, например если Китай действует слишком самоуверенно в регионе. Возможности КНР по «запрету доступа/блокированию районов» действительно серьезно повысили затраты и риски использования американских самолетов и надводных кораблей (но не подлодок) у китайских границ. Но реагирование Вашингтона на новые локальные военные возможности Китая зависит от того, каковы стратегические цели Соединенных Штатов. Полностью восстановить военную свободу действий, которой США пользовались в период своего экстраординарного доминирования в 1990-е гг., действительно очень сложно, а необходимые для этого шаги могут увеличить риск конфронтации в будущем. Если же Вашингтон ставит перед собой более ограниченные цели – обеспечивать безопасность региональных союзников и поддерживать благоприятный институциональный и экономический порядок, – с вызовом вполне можно справиться.

Приняв собственную стратегию блокирования районов, США смогут сдерживать агрессивность Китая и защищать своих союзников, невзирая на растущую военную мощь КНР. В отличие от активно обсуждаемой доктрины боевых действий в воздухе и на море для тихоокеанского конфликта, этот подход не предусматривает быстрой эскалации до ударов по материковому Китаю. Целью является ограничение возможностей Пекина в случае конфликта действовать в пределах так называемой «первой цепи островов», которая включает часть Японии, Филиппин и Тайваня. Согласно стратегии, США и их союзники задействуют те же средства – мины и мобильные противокорабельные ракетные комплексы, – которые использовал Китай, чтобы вытеснить американские надводные корабли и самолеты со своего побережья. Это может коренным образом изменить ситуацию и вынудить Китай конкурировать там, где он слаб, например под водой.

Суть стратегии в том, что, даже если Пекину удастся блокировать доступ американских надводных кораблей и самолетов в район поблизости от его берегов, он не сможет использовать это пространство для дальнейшего проецирования военной мощи в случае конфликта. При таком сценарии китайские береговые воды превращаются в ничейную зону, где ни одно государство не в состоянии использовать корабли и авиацию. Конечно, это совсем не похоже на ситуацию 1990-х гг., когда Китай не мог помешать ведущей военной державе мира пользоваться беспрепятственным доступом в его воздушное и морское пространство практически до территориальной границы. Такое изменение нужно рассматривать в широком контексте: вполне естественно, что, потратив десятки миллиардов долларов за несколько десятилетий, Китай начал бороться с уязвимостью, которую США посчитали бы для себя неприемлемой.

Стратегия блокирования районов позволит разрешить долгосрочные проблемы, но не поможет справиться с непосредственными вызовами со стороны Китая: строительством военных объектов на искусственных островах в Южно-Китайском море. Простого решения нет, но Вашингтону следует избегать слишком агрессивной реакции, способной спровоцировать конфликт. В конечном итоге эти маленькие открытые острова не меняют общий военный баланс, потому что их будет невозможно защитить в случае конфликта. Агрессивность Пекина может даже иметь обратный эффект. В прошлом году Филиппины – настоящие острова с очень ценной инфраструктурой – приветствовали возвращение американских войск на свою территорию после 24-летнего отсутствия. Сейчас США ведут переговоры о базировании стратегических бомбардировщиков в Австралии.

На данный момент администрация Обамы предпочитает проводить операции по обеспечению свободы судоходства, чтобы противодействовать морским претензиям Китая. Но у Соединенных Штатов как лидера мирового порядка есть на вооружении разнообразные средства. Чтобы возложить бремя ответственности за эскалацию на Китай, США – или, даже лучше, их союзники – могут разыграть эпизод по китайскому сценарию и активизировать исследовательские походы в район. Еще один инструмент в арсенале Вашингтона – международное право. На Китай давят, требуя передать территориальные споры на рассмотрение международных судов, а если Пекин и дальше будет отказываться, то может утратить легитимность и стать объектом санкций и других дипломатических кар. Если КНР попытается получить выгоду в спорных районах, Вашингтон вправе запустить процесс в рамках стратегии пропорционального наказания, которая благодаря усилиям американцев вошла в документы ВТО: Постоянная палата третейского суда в Гааге определяет выгоду Китая от незаконных действий, вводит временный тариф на китайский экспорт, который взимается, пока территориальные претензии рассматриваются в суде, средства распределяют по итогам решения Международного суда ООН. Какой бы подход ни был выбран, для глобальных интересов США важны не сами острова или суть территориальных претензий, а воздействие провокаций на мировой порядок.

Хотя Китай может «представлять проблему, даже не догнав США», отмечает политолог Томас Кристенсен, глобальная позиция дает Соединенным Штатам пространство для маневра. Главное – использовать преимущество обороняющейся стороны, говорят стратеги, потому что бросить вызов устоявшемуся статус-кво очень непросто.

Познать себя

Несмотря на подъем Китая, позиция Соединенных Штатов как супердержавы гораздо прочнее, чем можно было бы предположить. На самом деле она настолько прочна, что главную угрозу доминирующей мировой державе представляет она сама. Американское доминирование немного снижается после пика 20 лет назад, и Вашингтон рискует слишком остро отреагировать на неудачи в сложном, трудно управляемом мире, пустившись во все тяжкие или «вернувшись домой» и отказавшись от терпеливого и конструктивного подхода, который на протяжении многих десятилетий составлял основу национальной стратегии. Это станет серьезной ошибкой. Та национальная стратегия была более успешной и благотворной, чем полагают многие, поскольку принимают как должное ее главное завоевание – предотвращение развития менее благоприятных условий в мире.

Верный путь спровоцировать необдуманный толчок к отступлению – предпринять еще одну авантюру вроде войны в Ираке. Тот факт, что Америка выдержала эту катастрофу, сохранив свои глобальные позиции, свидетельствует о том, насколько прочен ее статус супердержавы. Но это не значит, что политики могут и дальше совершать ошибки безнаказанно. В мире, где Соединенные Штаты сохраняют подавляющее военное превосходство при снижении экономического доминирования, искушение слишком остро реагировать на предполагаемые угрозы будет расти, а способность покрыть издержки от совершенных ошибок будет сокращаться. Несмотря на многочисленные заявления в ходе нынешней президентской кампании, США вряд ли находятся в чрезвычайно опасной ситуации. Но их позиция в мире не так незыблема, чтобы на ней не сказалась безответственная политика следующего президента.

Приведем аргументы и Первого аналитического:

» …главным конкурентным преимуществом Китая в борьбе за симпатии элит незападных стран служит однозначное понимание ими того, что КНР, в отличие от США, не только не планирует навязывать им свою культурную повестку, но даже при наличии желания не смогла бы это сделать.

Китайская цивилизация, с её иероглифической графикой, чрезвычайно сложным языком, особыми и откровенно экзотичными для большинства стран земного шара традициями национальной кухни, культуры, литературы, философии и т. д., принципиально немасштабируема на большинство других цивилизаций планеты. И китайцы это понимают. Потому не пытаются навязывать своим партнёрам китайский образ жизни, вместо этого стремясь извлекать из отношений с ними лишь экономическую выгоду. Грубо говоря, среднестатистического русского, или даже араба (особенно — на время вырвавшегося из своей привычной среды обитания) вполне можно выучить английскому языку, наполнить его собственную речь англицизмами, приучить его есть в МакДональдсе, делать покупки в Волмарте и смотреть голливудские фильмы, тем самым понемногу превращая его в этакую «ухудшенную копию американца», размывая в нём черты собственной этнической культуры и, в конечном счёте, превращая его в противника существующего в его собственной стране политического строя и сторонника «политической глобализации по-американски», вплоть до создания единого мирового правительства в Вашингтоне, которое предполагает теория либерализма в международных отношениях. А вот «китаизировать» того же среднестатистического русского или араба не получится даже при наличии соответствующего желания (которого у китайцев нет).

Скорее всего, попытки «ассимилировать» его в китайской культуре закончатся на изучении первых нескольких фраз по-китайски и дегустации порции гречневой лапши со свининой ча-шу, от количества острого перца в которой с непривычки может случиться заворот кишок. Для большинства цивилизаций Китай — это как другая планета.

И «растворение» в нём, в отличие от растворения в простой, незамысловатой американской масс-культуре, невозможно в принципе. Это, в свою очередь, гарантирует элитам незападных стран сохранение их власти и привычных политических систем».